Наташа стояла за прилавком своего магазина, когда ее 15-летний сын Петр падал на асфальт с третьего этажа из окна родительской спальни. За несколько минут перед этим Петя пытался выйти через магазин на улицу, спустившись сверху из жилой зоны, надстроенной над торговым помещением, но Наташа его не пустила, развернув домой, – делать уроки. Вспоминая последние минуты жизни сына, Наташа отмечает, что Петя был очень напряжен, нервничал, что для него необычно. Если бы она знала, если бы тогда прижала его к себе, разглядев, почувствовав его решимость умереть. Если бы…
Падающего из окна Петю увидела женщина, идя за продуктами. Она постоянный клиент магазина семьи Марченко, и ей нравилось, когда ее обслуживал Петя – были приятны его неизменные ласковость и радушие. Как и старшие сестры, Петр помогал родителям, работая то за продавца, то за грузчика, то за дворника – нанять работников они уже не в состоянии, поскольку доход существенно упал. Сама Наташа одновременно и директор магазина, и бухгалтер, и крутится с утра до вечера в торговом зале. Так, стоя за прилавком, она узнала, что случилось с Петей…
Информация о трагедии стремительно распространилась в соцсетях и СМИ. Выяснилось, что в этот день, 18 октября, Петю публично унизил в школе учитель ОБЖ. Родители 9В класса, в котором учился подросток, собрали подписи за отстранение педагога от занятий и обратились с заявлением в СУСК России по Нижегородской области. Женщина уволилась, начато следствие.
Почему семья не стала Пете опорой в минуты кризиса?
– Мы сами этим вопросом очень сильно задаемся, тем более я, потому что я такой человек эмпатичный, и Петя родился таким же, – говорит его сестра Аня, которая старше Пети на семь лет. – Я его очень ждала. С детства на руках таскала, около мамы постоянно вертелась. Он был для меня долгожданным братом.
Накануне трагедии в семье появился четвертый кот, и Аня показывает мне на своем смартфоне видео: Петя тискает животное, улыбается, довольный. Его последнее в жизни фото – с котом в руках.
Девушка говорит, что брат делился с нею с детства самым сокровенным. Например, когда возникала симпатия к девочкам. Выпытав у брата признание, Аня просила у мамы шоколадки для них, раскрывая, конечно, для кого. Семья жила дружно.
– Он не вел себя как-то особенно ни в этот, ни в другие дни. Он не показывал, что ему плохо, – говорит Аня. – Он не жаловался на школу, и я себя очень виню, что, может быть, я его меньше стала спрашивать… {самообладание покидает девушку, и она начинает плакать}. Это очень тяжело. Потому что всегда все было по-честному, открыто. А тут он не говорил! Конечно, я читала заявление, которое написали родители. И по факту в этом заявлении, когда они описывали со слов своих детей, как прошел этот день, они описывают слова, которые он написал в своей предсмертной записке. У нас «ВКонтакте» есть семейный чат. Мы переписываемся всей семьей – она большая, мы всегда всё обсуждаем вместе. Он туда написал сообщение. Что боится ничего в жизни не добиться. Как раз они описывают, что он не сможет учиться, он ничего не добьется и так далее. И вот это совпадение – это ужасно просто!
Аня показывает запись. Время последнего послания Пети семье – 15:38. После слов прощания алеет сердечко.
Смартфон, с которого он последний раз вышел в Сеть, остался на подоконнике.
– Мы не можем никого обвинять, – продолжает Аня. – Потому что нас не было в школе и мы не знаем, что произошло. Он, к сожалению, с нами не поделился. Это дело следственного комитета. Приехали телеканалы и спрашивают: «Вы не хотите поговорить с учителем?» А нам это брата вернет? Нам это сына вернет? Это ничего не изменит! Ее вина на данный момент не доказана. Да, ее все обвиняют, но это определенного рода самосуд… Но я понимаю, что его травили за то, что он живет в таком доме. Ему сказали, что он избалован. Мальчик, который ходит в дешевой одежде. У него дешевый телефон – они с папой выбрали одинаковые, только разных цветов. Денег он никогда не просил – они ему не нужны были. У нас на первом этаже магазин – сладости бери-не хочу. Надо – подошел к маме, спросил и взял. Ему редко в чем-то отказывали – только вместо чипсов сначала супа предлагали. Мама ему месяц назад дала сто рублей, и он их не потратил, следователь нашел их в кошельке. Он всё время дома, с нами. Или сидит в играх, игры при этом в компьютере у него не жестокие.
Сглатывая слезы, Аня рассказывает о Пете: у него был инстинкт самосохранения, он боялся высоты, у него не было каких-то странных наклонностей, он помогал старшей сестре, у которой месяц назад родился первенец – племянница Пети. Время от времени я слышу плач малышки…
– Я училась здесь в девяносто первой школе, – вспоминает Аня. – У меня сложились хорошие отношения с учителем экономики, она ставила меня в пример. Потом как-то, когда у родителей с продавцом что-то случилось, я заменила его и встала за прилавок. И заходит моя учительница по экономике. Ты, спрашивает, что здесь делаешь. Я здесь живу, говорю. А магазин? А магазин – родителей. И после этого началось ко мне отношение хреновое, мягко говоря. Учитель начал акцентировать, что у нас «такая семья», что нам «все дозволено», что мы такие, что мы сякие. И вот эта фраза об избалованности из заявления родителей… У меня, когда я первый раз его прочитала, началась истерика. Потому что люди – из соседних домов тоже! – они смотрят на нас и думают: «Вот люди зажрались! Вот отстроились!» Но родители вложили всё, что у них было в этот дом. И сейчас, если честно, мы его еле тянем. Серьезно. И Петя понимал, что нам не так просто, и старался во всем всегда помочь. У нас нет уборщиков и, когда зимой выпадает снег, мы убираем его всей семьей, включая мужа моей сестры и моего молодого человека.
В гостиной, где мы разговариваем с Аней в окружении котов, появляется Наташа. Садится рядом. Сегодня она захоронила прах сына, тело которого кремировали 22 октября. 9 октября ее вызывали в школу – по поводу успеваемости Пети.
– Говорили, что у него выходит «два» по трем предметам, – пояснила она.
– В том числе по ОБЖ?
– Обэжешница пришла в самом конце уже. Нет, не она вызывала... Распечатка вон лежит в комнате: у него вообще оценок не было по ОБЖ. Не выставлены, по крайней мере, в электронном дневнике. Но она потом подошла, воспитывала тоже его.
– Грубо?
– Да не сказать, чтоб совсем уж так грубо-то… Обычно. Просто есть учителя, которые, действительно, может быть, пытались – я сейчас анализирую – до меня достучаться. А я с тремя работами не вижу-не слышу. Да, русичка прям кричала: «Мамочка, он не справляется». А я пыталась это перепихнуть на Аню, на Сашу {тихая речь Наташи переходит в шепот}, потому что я ничего не успеваю. Когда мы строились, у нас было два магазина, нормальный был доход. У нас страна другая была. Сейчас я сама стою за продавца, у меня нет возможности его нанять… Конечно, на детей надо всё равно находить время. Но мы понимаем это слишком поздно.
Петя был очень добрый, говорит Наташа. Пять лет занимался каратэ – успешно! – но никогда никого не тронул пальцем. Только сожмет кулаки, если что, и в сторону отходит.
– Мальчику 15 лет, а всё равно подойдет, поцелует меня, – говорит она. – Это был такой нежный ребенок!
Наташа говорит, что в начальной школе дети долго дразнили Петю, называя бомжом. Почему бомжом? В магазине же живет! Так ты не бомж, ты Чебурашка, шутила она с сыном, утешая. Сейчас она признается, что давно бы уехала из этого дома, который теперь отнимает столько сил. Он уже год выставлен на продажу. Представители, будем так говорить, этнических меньшинств предлагают взять магазин в аренду, но Марченко-старший не соглашается.
– Они же беспредельщики. Они же начнут торговать паленой водкой, и папа всё думает о том, как они будут травить народ. А я бы вот сдала – и уехала бы. Не на что взять кредит, ипотеку, чтобы уехать, – объяснят Наташа.
Погруженная в бытовые хлопоты, она мало интересовалась учебой Пети. А он на вопросы, как дела, неизменно отвечал, что «всё хорошо».
– Нас не трогают, это называется, – мы и не лезем, – казнится мать. – Нельзя, конечно же, так было.
– С учителем я у него переписку «ВКонтакте» почитала, – добавляет Аня. – Мне очень не понравилось. За день до этого он с классной руководительницей… Мы почему-то не можем зайти в электронный дневник. Непонятно, почему. И мама не может, и Петя, судя по всему, не мог. А у них, видимо, какое-то задание было – через электронный дневник куда-то перейти. То ли там ссылка какая, то ли и чего. Он ей пишет: «Алена Александровна, я не могу зайти в электронный дневник, скиньте мне, пожалуйста, ссылку. Она: «Попробуй через сайт». Он: «Алена Александровна, даже через сайт не получается. Я и так пробовал, и сяк. Скиньте мне, пожалуйста, ссылку – мне очень надо». Он пишет ей несколько сообщений. Она их читает – и не отвечает. Зачем так с ребенком?
Спрашиваю Наташу, что она, соглашаясь на разговор с журналистом, хочет донести до общества.
– Я хочу только, чтобы родители всегда находили время для своих детей. Это прежде всего. Это обязательно. Чтобы они видели эту боль. Чтобы дети как-то… не молчали. Даже не стеснялись бы плакать маме. Это же мама {голос Наташи задрожал}. Если бы он мне хоть полсловом намекнул… Конечно, хочется, чтобы учителя не были жестокими. Чтобы люди не были завистливыми, потому что не всегда, что они себе нарисовали, является правдой. Чтобы никто больше не пострадал. Всегда ведь кажется, что с нами такого никогда не произойдет.
Мы идем в комнату Пети. Возле компьютера лежит его школьный рюкзак, содержимое которого вытряхнуто на кровать: учебники и тетради. И измятая шоколадка.
– Была шоколадка, была! – показывает Наташа.
Она уже прочитала комментарии детей в СМИ. Якобы они видели, как Петя вставал перед учительницей на колени, прося о пересдаче. С шоколадкой в руках! Но та отказала, еще и унизив его потом при одноклассниках.
Девять дней, как Пети больше нет.
Поддержите наше СМИ любой посильной для вас суммой – один раз,
или оформив подписку с помощью онлайн-кассы.
Став подписчиком KozaPress, вы будете поддерживать стабильную работу издания,
внося личный вклад в защиту свободы слова.
18+